Ультрапатриоты рисуют себе образ идеальной России, идеальной армии, идеальных спецслужб. Потом, когда этот образ рушится, сталкиваясь с реалиями жизни, ультрапатриоты начинают истерить: «Все пропало, мы проиграем, беда-печаль-караул».

Вместо объективной оценки ситуации начинается подтягивание объективного мира под позицию.

Такой же ультрапатриотизм в военной среде привел к отречению императора Николая Второго и вывел огромную империю из равновесия. Чем это закончилось в военное время, мы все знаем: позорным поражением, гражданской войной и так далее.

Русский цивилизационный проект имеет слабости. Среди них:

• склонность к идеализации (себя, власти, добра и зла, своих и чужих возможностей и так далее);
• склонность впадать в крайности и непримиримость к чужим суждениям (и это обязательно всегда личное);
• отсутствие устойчивого здорового плюрализма.

Ключевая сила западной цивилизации — способность осознавать зло, обсуждать его и работать с ним. Западный плюрализм — это балансир, который удерживает североатлантические цивилизации от качелей, на которых качается наша православная восточнославянская цивилизация.

Русский ультрапатриотизм — это проблема далеко не только сторонних наблюдателей, политических обозревателей и сочувствующих. Нет. Он проникает гораздо глубже. В какой-то момент ультрапатриотизм завладевает умами тех, кто сеет его ради манипуляции сознанием общества.

И вот уже меркантильные и расчетливые люди сами начинают верить в свою святость и непогрешимость. Потому что идеализация — это вообще свойство русского образа мысли. Особенно если нет серьезных внешних вызовов, которые единственные способны отрезвить русского человека.

Русские всегда очаровываются моментом, в котором живут. Это свойство русского сознания проистекает из привычки нашего народа засыпать и пробуждаться от вызовов времени. Как показывает практика, даже когда прагматизм требует изменить позицию, русский человек продолжает размахивать «очарованием прошлых эпох», которые даже прикрутить к текущему моменту невозможно.

Очарование моментом у русского человека есть базовая черта нашего национального сознания. Его можно рассмотреть на бытовом уровне. На уровне уличной драки.

Скажем, представители южных народов при всей свой гордости и самоуверенности всегда очень прагматичны. Они редко лезут в драку, из которой не выйдут победителями. Это умно. А еще у них всегда есть нож. Потому там, где может быть место драке, южане всегда стараются обеспечить себе локальный численный перевес.

Совсем другое дело — русские. Русские вступают в драку, руководствуясь не прагматическими соображениями, а почти всегда именно очарованием момента. Русский человек иррационален до глубины души. Прав он или нет, позволяет обстановка или нет, он вступает в драку в одиночку против множества соперников. Есть даже такая расхожая контрпоговорка: и один в поле воин, если он по-русски скроен.

Ультрапатриотизм — религиозное восприятие государства, власти и собственных возможностей — всегда приводит к их переоценке и недооценке возможностей противника.

Как всякое религиозное верование, ультрапатриотизм — это набор эмоциональных рефлексий и гормональных реакций, среда крайне неустойчивая. Если «верующий» разочаровывается в своих «богах», он теряет всякую способность к сопротивлению и превращается в беззащитную жертву. Тогда как прагматики руководствуются логикой, расстановкой сил, выгодой, краткосрочными и долгосрочными прогнозами, а иррациональное подключают всегда как инструмент для достижения целей. Для Запада иррациональное — это инструмент, для Востока — самоцель.

Проблема с ультрапатриотизмом (и его обратной стороной — ультраоппозиционностью) — настолько углублены в душу русского народа, что выкорчевать их не представляется возможным.