Дзен
Телеграм
«…Порой бывает страшновато, но всё же это сказка с хорошим концом».
Вася Ложкин о своём творчестве
Миры Васи Ложкина — неприглядны и страховиты. На первый взгляд. Из-за угла на вас глядят полубезумные бабки с вилами и топорами; недоделанные буратино митингуют, пьют горькую и печалятся о своей деревянной судьбине, а глазастые ощеренные котики правят Вселенной. Однако всё это — сказки со счастливым концом. Так полагает сам автор. Хотя, сказки ли? Художника Ложкина многие обожают, считая его «народным гением эпохи постмодерна» и наиболее точным выразителем нашей занятной современности. Он рисует так, как… мы видим. Другие — столь же ретиво его ненавидят за беспрестанный и всё уравнивающий стёб, за попытки надо всем грубо посмеяться. Карнавализированная действительность — этакий перевёртыш, совсем по Михаилу Бахтину — высокое обращается забавным и даже глупым, а градус пафоса — неизбежно падает, о чём бы ни заходила речь.
Ложкин не щадит никого и ничего — космос, нефть, женщин, экологию… Смыслы переиначиваются, подчиняясь игре слов. Вспомните хотя бы его «Даму в вечернем туалете», где в роли собственно дамы выступает всё та же сурово-комичная бабка, а вечерний туалет здесь понимается вполне буквально — брутальный деревенский сортир (как положено — с сердечком), вечер, звёзды и луна. Дама-бабка настороженно выглядывает из своего укрытия, а на заборе повис ночной гость — зверски улыбающийся медведюшка. Наверное, сверхсерьёзный гражданин усмотрит здесь издёвку над русской деревней, бабьей долей и тотемным символом. Тема туалета покажется ему скабрёзной, а дама — нарочито безобразной. «Можно ли так рисовать наших матерей и бабушек?» Приходилось слышать, что Ложкин — этакий либеральный русофоб, обсмеивающий «всё святое». Мол, плохо оструганные буратины — это мы с вами, да и агрессивные свиньи с нездоровым огоньком в глазах — понятно дело, снова мы же. Ложкин? О, да. К тому же, ещё с бородкой и в очочках. Иной раз похож на уездного доктора «…эпохи Керенского». Упаднический стиль. Типично и — …взрыв эмоций даже по этому поводу! Но не всё так скучно.
В своё время мне довелось узнать и такое мнение о Ложкине — он может быть понят исключительно в России и только на данный момент времени. Художник-однодневка в пределах отдельно взятой… почти-шестой-части-суши. Я не буду спорить о важности и нужности мирового признания и памяти в веках, вместе с тем могу привести один, весьма схожий пример. Саркастического бытописателя английского житья-вытья Уильяма Хогарта тоже обзывали «слишком современным» или даже «рисовальщиком на потребу дня», однако же, по его карикатурным сюжетам сейчас учатся даже историки моды, а многие его вещи понятны без пояснений не только в Англии. Если честно, Вася Ложкин действительно — очень русский (sic!) автор и, наверное, он, в отличие от Хогарта или, например, от более знакомого нам Херлуфа Бидструпа, потребовал бы некоторого перевода и расшифровки.
Например, потому что Буратино — это персонаж русско-советской культуры, почти фольклорный герой, хотя, и был когда-то частично списан с иноземного, так сказать, чуждого нам Пиноккио. А вот котики — они всегда и везде котики. Истовый культ оных возник ещё в Викторианской Англии, но окончательно оформился и отлился в бронзу с началом интернетизации населения, когда каждая уважающая себя кото-владелица принялась выкладывать фотографии своего любимца на страницы блога.
…Итак, в Центральном Доме Художника на Крымском валу сейчас проходит выставка под названием «Ляпотаааа!». Действительно, практически непереводимо, хотя — печатно и цензурно. Интересная деталь — на открытии экспозиции я встретила многих своих знакомых, которые никак между собой не связаны — это были настолько разные, больше того — полярные — люди, что постепенно становилось ясно, почему Ложкина иной раз именуют ещё и «народным художником». Понятный всем (нравится — не нравится, это уже вопрос десятый). Считываемый большинством. Просто кому-то сие смешно, другим — печально, третьим — оскорбительно, а вот четвёртые начинают искать потаённые знаки и метафизические смыслы.
Впрочем, сам художник пишет на страничке персонального сайта: «В творчестве не люблю обобщений, поэтому на моих картинах всё конкретно — если это, например, выжившая из ума человекообразная бабушка с топором, это не какой-то там собирательный образ, метафора или прочая лабуда». Зато всем интересно даже и без метафор. Так сказать, творчество — для широких народных масс и вечно-мятущейся интеллигенции. Забавно, что эту «массовость-народность», а всеобщую любовь и так далее ему приписывают едва ли не чаще, нежели «оголтелую русофобию». Именно поэтому его картины очень часто используют в качестве иллюстраций к своим статьям и коммунисты, и либералы, и всякие прочие безлошадно-безбашенные анархисты.
Сам Ложкин много раз говорил и даже писал у себя на сайте, что собственно рисовать он не умеет. Если считать умением — правильное изображение ноги Аполлона или натюрморта с тыквами и придушенной дичью — то да. Но всё-таки в наши времена (ох, уж эта «эра постмодерна»!) важным представляется совсем другое. Каноничного реалиста нынче никто не любит. Правда, никто и не ругает. Так он и пишет из года в год свои правильные стога на фоне аутентичных бабушек (ну, или наоборот). На самом деле, Ложкин умеет рисовать — тому пример абсолютная узнаваемость создаваемых им образов. Его дебиловатых пионеров, маньяков-докторов и агрессивных, но жалких зайчиков вы ни за что и ни с чем не спутаете. Они столь же устойчивы, как пудрено-розовые маркизы Буше, атлеты Дейнеки, летающие парочки Шагала или, например, кустодиевские купчихи. Как Монро от Энди Уорхола. Вы можете не знать фамилию автора, но вы точно вспомните, что это — тот самый, который…
Итак, экспозиция. Ложкин верен себе. Мы снова видим неумолимых бабушек (топоры и вилы прилагаются) и таких же брутальных дедушек — скованные одной цепью муж и жена с картины «Пока смерть не разлучит нас». Интересно наблюдать за реакцией зрителей. Вот перед холстом «Цыц, баба!» расположились две хипстерши феминистского вида — пацанские рубахи, бесполые джинсы, рюкзачки и никакой косметики. В руках — по гаджету. Они фотографируются на фоне картин, чтобы тут же выложить сие в Инстаграм, на Фейсбук или в Твиттерок. Обозначить себя-прекрасных на культурном мероприятии. Так вот, «Цыц, баба!» — громадный медведь обращается к гипотетической особи дамского пола. Посмеяться? Нет! Хипстерши принимаются булькать: они уже записывают Ложкина в «мужские шовинисты» и «сексисты». Ещё меньше радости им доставляет «Сон в летнюю ночь» — дебелая рыжая фемина спит и видит своё простое бабье счастье в вид усатых мотыльков-кавалеров. Идём далее… «У самочек мясо вкуснее», — говорят хищные подвальные котики, пытаясь поймать за ногу проходящую девицу в мини-юбке.
Трогательный триптих «Ватничек» — снова из кошачьей жизни. Безусловно, с намёком на людей. Занимательные перевёртыши — сначала ватник сделался приметой оголтелого и бездумного русофильства, сопряжённого с низким уровнем интеллекта — как это понимали креативно-продвинутые зверушки. Люди-ватники не голосуют за Навального, орут «Крым — наш!» и в каждом совестливо-рукопожатном западнике видят госдеповскую нечисть. Потом патриотически настроенная интеллигенция восприняла этот предмет одежды, как некий, совершенно неоскорбительный образ — люди в ватниках это необязательно зэки. Это могут быть колхозники, дачники или, например, работники тыла в годы войны. Началось заигрывание с символом в стиле «Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы». И, разумеется, «Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы. Попробуйте, сразитесь с нами!» Поэтому «Ватничек» звучит нынче особенно остро. Итак, перед нами котики-ватники, этакие провинциально-деревенские жители, что-то вроде персонажей фильма «Любовь и голуби». Безусловно, жизнь их непрезентабельна и без ананасов в шампанском, да уж какая есть.
Кто-то, возможно, усмотрит в этом тонкую (а может даже слишком явную) насмешку над «быдлом», у которого вся жизнь чётко расписана — от неумелого флирта на фоне кондовой природы до создания очередной ячейки общества. А кому-то покажется, что автор жалеет своих героев (как, например, это постоянно делал Гоголь) или даже восхищается ими. Красота — в глазах смотрящего. Каждый видит то, что может видеть — как говорится, в меру своей испорченности. Или вот: «Колбасы на всех не хватит!». Снова пир животных и ещё один великий символ — в разрезе рыба оказывается… «Любительской» колбасой. Ещё в советские времена бытовала присказка: «Лучшая рыба — это колбаса». Обыватель жадно затоваривался этим условно-мясным продуктом, считая его присутствие в холодильнике — несомненным признаком достатка.
В перестроечную эпоху наши сатирики много и однообразно шутили насчёт колбасного рая на просвещённом Западе, а современные споры о жизни в Советском Союзе чаще всего сводятся к теме всё той же колбасы. Почему именно она, а не, к примеру, сыр — никому не ведомо. Однако Ложкин довольно-таки часто использует этот устойчивый символ в своих работах, и на выставке представлена только одна из бесчисленных фантазий на тему. Опять же — неясно, да и, по большому счёту, неважно, издевается ли автор над культом колбасы или, напротив, опровергает его наличие, низводя всё до рисованного анекдота.
Ближайший литературный аналог картинам Васи Ложкина — это басня. Вошедшие в пьяный раж, котяры, орущие «Ща пойдём на дискотеку!» — это мальчики из городских низов, что именуется «пацаны с района». Выписывается свинья, но подразумевается — такой же неблагодарный, грязный хомо-сапиенс. На мой взгляд, центральной картиной экспозиции можно назвать сюжет с хрестоматийным, набившим оскомину, названием «Пора валить» — три безобразных поросёнка спешат по направлению к космической ракете, помышляя смыться с загаженной ими же планеты. В руках у них — коричневые чемоданы с узнаваемой, хотя и завуалированной, символикой одной из популярных в гламурной среде фирм. Пора валить — это нынче мода у креативного меньшинства и прочих неудавшихся «узников совести», которых никто не собирается сажать, хотя они и очень стараются. Демонстративный отъезд с непременным «прощальным письмом» в блоге или даже в газете. Мол, не могу жить в обществе, где попираются… (далее идёт пространный и пафосный список того, что именно попирается). Свинья всегда полагает, что если она перебежит в иной хлев и переляжет на свежую солому, то жизнь её тут же изменится к лучшему — из Хавроньи она превратится в Сивку-Бурку или ещё в какого-нибудь оленёнка Бэмби. Да-да.
Я помню, что Ложкин не любит обобщений и аллегорий, но так уж строен зритель и особенно искусствовед — ему обязательно хочется достроить изначальный смысл, который, возможно, был иным. (Представляю, как бесился бы Пушкин, если бы ему дали почитать измышления литературоведов, филологов, и особенно — школьников об его Евгении Онегине). Автор — создаёт, зрители/читатели — алчно набрасывается. Иной раз — дерзко и со своими «тараканами», но такова участь мастера — отдавать на растерзание толпе своих любимых героев.
Космическая ракета «Закат» с бородатым, напоминающим Распутина, космонавтом «…Штурмует твердь небесную». Жестокие и усатые милиционеры арестовывают плюгавого любителя «Запрещённой литературы». Бабка просит жуткого Ангела Смерти взять с собой котика. Стёб на грани цинизма, но, тем не менее, не скатывающийся в цинизм. Это нелёгкая задача — соблюсти баланс, пройти по «лезвию бритвы». Можно ли считать депрессивной картину «Какое небо голубое»? Небо-то, как раз, серо-закопчённое, а единственным светлым, вселяющим надежду пятном выглядит голубой воздушный шарик. Серия картин на тему нефти, которая тут представляется в качестве некоего «русского народного смысла». Газированная нефть, потребляемая пионером, а ещё — «нефтюшка от бабушки Пульхерии», но кроме того — «на еловых шишках» и ещё всенепременная — «от сглаза и порчи». Помимо остросоциальных и узнаваемых фабул, можно увидеть по-детски сказочный сюжет «Время укладываться в спячку» — на этот раз медведи совсем не оскаленные, а вполне благодушные…
Вообще, всё это лучше один раз увидеть, чем сто раз обсудить. Спешите! Выставка открыта до 11 января.
