Дзен
Телеграм
«Ридус» продолжает публикацию дневников гражданского журналиста, выпускника ВГИК и дважды чемпиона мира по каратэ Олега Кузнецова, известного в Сети как «Борисыч».
Предисловие автора. «Почему я отправился год назад на Донбасс»
Глава первая. «Как меня пропустили на украинской границе прямо на Донбасс»
Я ступил на землю Луганской Народной Республики, которую спустя несколько дней спустя ожидал референдум. Мелкий холодный дождь по-прежнему неприятно жалил меня в лицо. Было темно, безлюдно и от этого еще более неприятно…
По правую руку, метрах в пятидесяти от меня, дребезжала лампой дневного света вывеска-реклама на придорожном кафе, дальше, прямо по дороге, насколько можно различал в темноте глаз, был лес. Позади, пустой уже пограничный пункт пропуска, ни одного пересекающего границу пешехода либо автомобиля. Короче говоря, картина была самая, что ни на есть киношная, типичная сцена из триллера. Я очень быстро озяб без движения, но в кафе решил не заходить, боясь пропустить возможную попутку и предательские мысли стали рисовать в моем воспоминании теплую ванну в моей съемной московской квартире…
Тогда, шестого мая четырнадцатого, за пару дней до описываемых выше событий. В тот день я проснулся около одиннадцати. Мой рюкзак, готовый к дороге на Донбасс, стоял в углу комнаты уже несколько дней, так я настраивал себя на приключение. Долго «медитировал» в горячей ванной, словно понимая, что расстаюсь с ней очень надолго. Потом собрался, позавтракал и вышел. Проехал на метро до крайней станции, пересек пешком МКАД в направлении Ростова, вышел на дорогу и начал голосовать. Пропущу здесь часть маршрута, проделанного автостопом.
Седьмого мая, ближе к вечеру я подошел к пограничному пункту пропуска в районе Митякино Тарасовского района. Это тихое местечко, с песчаной почвой, сосняком и мелкой речушкой, разделяющей границу России и Луганской области. Вагончик с небольшим окошком, в котором сидел Российский пограничник, показался мне прекрасным местом для отдыха.
— Можно мне пройти? — спросил я.
— Паспорт, пожалуйста, — пограничник был довольно любезен.
Я протянул паспорт. Он полистал его.
— А вы как сюда попали? — прильнул он к окошку, чтоб оглядеть меня с головы до ног.
— На автобусе приехал.
— Откуда?
— Из Москвы. По трассе М4 автостопом, а здесь уже маршруткой. А что, какие-то проблемы? — я был в прекрасном настроении, вечернее теплое солнышко и прогулка в пару километров до пограничного перехода по сосновому редколесью этому способствовали в полной мере.
— У вас родственники какие-то в этих местах живут?
— Нет.
— Как вы узнали про то, что здесь есть пункт пропуска?
— Из интернета, — бодро и дружелюбно отвечал я на его вопросы.
— Подождите минуточку, — он закрыл свое окошко изнутри.
— Граница, — подумалось мне. — Приключения, — поведение пограничника не убавило во мне оптимизма.
Через несколько минут дверь вагончика проскрипела засовом и отворилась. Пограничник вышел на улицу и закурил.
— Что-то не так? — продолжил я набиваться в товарищи.
— Вы разве не знаете, что это местный пункт пропуска?
— А что это значит?
— То, что переход по нему предусмотрен только для местных жителей. Граница есть, а родственников там и здесь у людей осталось много. Этот переход для них.
— И что мне теперь делать?
— Ждите. Сейчас приедет за вами машина из части, будем разбираться.
Ждали с полчаса, может чуть больше. Пока стояли, я рассказал ему то же самое, что повторю потом еще не один раз, про то, что поехал снимать документалку, что закончил ВГИК и т. д. Время пролетело быстро. Единственным неприятным моментом там были комары, заметно активизировавшиеся с приближением вечера.
Когда приехала тарахтящая девятка, на небе занимался красивый закат. Меня и мой паспорт из рук в руки передали прапорщику, я закинул рюкзак в багажник и мы поехали. Прапорщик оказался человеком разговорчивым, и, пока ехали, у нас наметилась взаимная симпатия. После того, как я поведал цель моего приезда и ему, он рассказал, что буквально на днях местные жители видели тут какого-то подозрительного незнакомца в светлой толстовке, который фотографировал водонапорную башню и еще какие-то строения. Погранцы его так и не нашли. Я еще подумал, вот почему в автобусе, так странно на меня поглядывали пассажиры, бдительные какие.
Местом назначения оказалась небольшая погранчасть, ютившаяся в одноэтажном здании за высоким забором с колючей проволокой и железными воротами. Солнце уже село и на улице было почти темно.
Меня провели в комнату и попросили показать содержимое рюкзака. Поначалу я выкладывал все на пол, пока очередь не дошла до моего клетчатого пледа. Когда складывал рюкзак, не знал, что плед пригодится мне еще и для того, чтоб раскладывать на нем вещи. В комнату вошли двое мужчин немногим старше тридцати и стали разбирать мои вещи. Один из них был светловолосым и улыбчивым, второй темным и придирчиво серьезным. Светловолосый попросил включить камеру, темный уселся за стол, начал задавать мне вопросы и подробно заносить все в протокол, да еще и положил диктофон на край стола.
На моей камере практически ничего не было, за исключением короткого видео, на котором я кривляюсь, и упражняюсь в разговорном мастерстве, используя «великий русский», так я тестировал встроенный микрофон камеры и штатив. Дойдя до этого момента светловолосый широко улыбнулся, он вообще казался очень добродушным человеком. Второй же напротив суров и мои попытки быть душой компании, шутить и рассказывать киношные байки встречались им с раздражением.
— А у вас нет никакой белой толстовки? — вдруг спросил меня темный, перебив какую-то мою очередную историю, и цепко схватился за меня взглядом, словно стараясь подловить. К тому моменту в кабинете был уже и прапорщик, который меня транспортировал на тарахтевшей девятке.
— Белой толстовки? — недоуменно переспросил я.
— Да. Ну, или какой-нибудь кофты? Светлое что-то есть?
Я слегка оторопел, от смены темы, но тут вспомнил о подозрительном фотографе в белой толстовке, про которого мне рассказывал прапорщик, пока вез меня сюда от пограничного перехода.
— Белой толстовки? — уже с иронией переспросил я, готовясь посмеяться над тем, что меня приняли за шпиона, но тут увидел взволнованные глаза прапорщика и понял, что могу его подставить. — Нет у меня никакой белой толстовки и кофты тоже нет.
Когда составление протоколов, осмотр моих вещей, изучение телефонной книжки моего сотового и ксерокопирование паспорта подошли к логическому финалу, было уже далеко за полночь. Меня оставили спать в одном из кабинетов части, потому что с утра меня надо было посадить на маршрутку, чтоб водитель довез до конечной, поближе к трассе М4. Как выяснилось, пограничники страховались, чтоб я не перебежал границу в другом месте через речку, как сделал это молодой парень из Питера, парочкой дней ранее до моего задержания. Его тоже задержали на переходе, доставили в часть. Составили протоколы, как и на меня, парень не скрывал, что собирается в Донецк на баррикады. Спустя пару часов, после того, как его отпустили, он перебежал границу, бросившись в речку, недалеко от пограничного перехода. Я, конечно, могу себе надумывать, но мне, во время рассказа, показалось, что ребятам с заставы этот поступок русского патриота был по душе, хоть они его и не одобряли на словах, все-таки он добавил проблем их работе.
Меня разбудил прапорщик, что-то около пяти. Предложил чаю, сказал, что через полчаса надо выезжать. Пока ехали до маршрутки, опять разговорились. Я спросил, где лучше мне попробовать перейти. Он сказал, что в Миллерово, но скорей всего украинцы не пропустят, потому что у них запрет — мужчин от шестнадцати до шестидесяти из России они не пропускают. Но я это знал из СМИ.
— А как можно пройти в обход официального пункта пропуска? — напрямую спросил я тогда. Прапорщик помолчал.
— Я тебе сейчас что-то скажу, а потом выяснится, что ты работаешь в ФСБ, — приятельски объяснил мне он. — Но это будет твое личное решение, и ты понимаешь, что это нарушение государственной границы Российской Федерации.
— Понимаю, — ответил я, ожидая продолжения диалога, но он ничего больше не сказал на эту тему.
Мы подъехали к остановке, маршрутка уже стояла. Я забрал свой рюкзак, мы подошли вместе к маршрутке и прапорщик что-то сказал водителю. Когда ощущаешь, что с человеком у тебя налаживается внутренняя симпатия, особенно четко получается улавливать какую-то недосказанность. Мы пожали руки.
— Запиши мой номер телефона, на всякий случай, — вдруг сказал он. — Мало ли, если будешь возвращаться через нас, или еще какая-то помощь понадобится…
Через полтора месяца мой старенький сотовый глюканул и я потерял всю свою записную телефонную книжку.
Я вновь оказался на трассе М4 восьмого мая. Было очень рано. Вчерашнее яркое солнце сменилось серым, затянутым низкими облаками небом. В пограничной части мне удалось поспать всего пару часов и сейчас меня потихоньку стало клонить в сон. Я зашел в ближайшую лесопосадку, разложил свою простенькую палатку, впервые в этом путешествии, забрался туда и быстро заснул. Прохладный свежий воздух и практически двое суток без сна быстро сделали свое дело. Я проспал как младенец несколько часов к ряду. Когда проснулся, на улице было ветрено и, кажется, стало прохладнее. Мне долго не хотелось вылезать из своего нагретого спальника и предательские мысли стали обильно падать в плодородную почву сомнений, тут же давая густые, прочные ростки.
Созревал для этой поездки я около месяца, а приблизительно недели за две до старта начал плотно штудировать интернет на предмет возможного перехода границы.
Судя по источникам в СМИ с каждым днем ее все плотнее и плотнее закрывали. Где-то была даже информация о том, как троих мужчин, белоруса и двух россиян, кажется, после пересечения границы серьезно помяли сотрудники СБУ и выдворили за пределы. Я списывался с Донецкими ребятами в контакте, задавал им всякие «подозрительные вопросы», на которые мне отвечали с оправданной же подозрительностью, потому как мало ли кто мог скрываться за моей страницей. Я даже не знал, как попасть в Донецк или в Луганск, как добираться? Такси? Тех троих, как раз и сняли с такси по дороге в Донецк. Да и денег разъезжать на такси у меня не было. В наличии было всего три тысячи рублей на самый крайний случай, а из еды пакет сухофруктов. Электричка? Попутки? Пешком? Куча этих вопросов так и осталась не решенной в моей голове. Плюс ко всему, как и всегда, когда появляются сомнения, начинаешь придумывать себе отговорки а-ля, «а если так получилось, наверное, это знак сверху, значит, мне и не надо ехать».
В итоге я по карте нашел для себя место перехода, откуда мне, по моим соображениям, можно было бы дойти до Луганска пешком, и это было Митякино… Таким образом, «прокатав вату», в своей голове еще минут с сорок, я, наконец, выбрался из теплого спальника, сказав себе «глаза боятся, а руки делают».
Позавтракал сухофруктами, утрамбовал вещи в рюкзак, теперь уже положив плед на самый верх. Закинул рюкзак на плечи, вышел на трассу и стал голосовать в обратную сторону. Потому что до перехода Миллерово — Красная Таловка нужно было возвращаться назад еще километров с тридцать.
До развязки, уходящей с М4 в сторону Миллерово меня довез дальнобойщик, которому я тоже поведал о своей цели. Он оказался довольно инициативным и сразу начал звонить кому-то. Как выяснилось, в этих краях у него живут родственники. Я узнал, что перейти границу можно в районе Чертково (если не ошибаюсь). Там вообще нет никакого перехода, граница тупо проходит посреди населенного пункта по железнодорожному полотну. То есть перешел железную дорогу, и ты на территории Украины. Этот вариант я оставил себе на самый крайний случай, потому что до Чертково, мне нужно было бы проехать еще дальше, назад, что гораздо сильнее отдалило бы меня от промежуточной точки назначения — Луганска. И я, поблагодарив дальнобойщика, сошел у развязки на Миллерово. Голосовал не долго. Остановилась легковушка, двое парней сказали, что едут как раз в сторону перехода.
Не доезжая пограничного перехода что-то около двух километров, с нашей стороны, стоял пограничный патруль, небольшая деревянная будка, размерами чуть больше, чем деревенский нужник. Мне пришлось сойти и объяснить ребятам в военной форме и с оружием, зачем я тут оказался. Их старший взял мой паспорт, созвонился с кем-то, и мы начали играть в поломанный телефон.
— С какой целью, говорите?
— Хочу снять документальное кино…
— Документальное кино хочет снять, — дублировал мои слова в телефонную трубку старший.
— Вас там не пропустят! — послушав свое мобильное устройство, заключал он.
— Где не пропустят? — недоумевал я. — На нашей стороне?
— Нет. Вас не попустят Украинские пограничники.
— Ну, наши-то пропустят?
— Наши, пропустят, если у вас документы в порядке.
— Ну, отлично, тогда пусть меня не пропустят Украинские пограничники.
— Говорит, все равно хочет ехать! А… Сейчас… — он внимательно выслушивал какие-то новые вводные из своего телефона. — А если там вас не пропустят, что вы будете делать?
— Ну, если меня не пропустят там, что мне еще делать, поеду назад, — если честно, игра в поломанный телефон стала искренне меня забавлять.
— Говорит, поедет тогда назад. Ммм… Хорошо, вновь выслушивал указания он. — Вы понимаете, что пока все проверки пройдут, будет уже темно, а сейчас, пока еще не стемнело, вы можете спокойно уехать.
— Я двое суток добирался сюда автостопом из Москвы. Вы всерьез полагаете, что добравшись до границы, и услышав от вас, что скорей всего Украинские пограничники меня не пропустят, я повернусь и поеду обратно?
— То есть вы отказываетесь возвращаться? — нарочито громко переспрашивал старший, очевидно, потому что тот из телефона его и самого уже порядком достал. — Говорит, все понимает, но все равно хочет ехать, дублировал он в трубку. — Хорошо, сейчас мы вас посадим, — наконец-то отвязался от своего телефонного советчика старший.
К этому времени я уже перестал сдерживать смех.
— Ну, если тут не очень далеко, я могу и сам пешком пройти до пункта пропуска.
— А если вы пойдете по дороге и свернете куда-то в лесополосу? Не надо, мы вас посадим, — заключил он.
И я понял, что ситуация с желающими пройти на «баррикады» в обход официальных пунктов пропуска была актуальна и здесь. Теплые волны гордости за патриотизм своих соотечественников стали расплываться в моем животе. Если честно именно тогда, впервые, я начал ощущать собственную сопричастность к чему-то большому, патриотически правильному. И именно тогда же я сказал себе, что независимо от того, пропустит меня Украинская сторона, или нет, я тоже буду там.
Тут подошел автобус Луганск — Миллерово, старший перекинулся парой слов с водителем, очевидно, наказав ему, чтоб он не выпускал меня из автобуса раньше, чем на пограничном пункте пропуска. Я влез в автобус, и мы поехали.
Доехали быстро. Раньше я видел автомобильные пограничные пункты пропуска только в американских фильмах, на границе между США и Мексикой. Отдаленно, похоже. Вместе с пассажирами я покинул автобус. Очевидно, все были жителями той стороны, и им нужно было что-то заполнять, а мне, как Россиянину, нет. Тут я увидел бодро вышагивающего, небольшого роста, худощавого мужчину лет пятидесяти, в пиджаке, на лацкане которого красовался внушительных размеров, прямо-таки бант, собранный из широкой георгиевской ленточки. Знаете, есть такая категория людей, которые много улыбаются, но при взгляде на них понимаешь, что это только витрина, он был таков. Маленькие цепкие глаза, смуглая кожа, темные волосы.
Оказалось, что он шел по мою душу. Я подал ему паспорт, коротко объяснил причину своего визита.
— Пойдем, Олежка, — сказал он, наигранно добродушно, почитав паспорт, не переставая улыбаться при этом. Я понял, что, скорей всего, это его добродушие не такое уж и привлекательное. Зашли, как бы, на задний двор, за официальные здания, мимо беседки-курилки дальше в дверь одноэтажной постройки. В прямоугольной формы комнате было три стола и еще один мужчина, тоже лет пятидесяти, с лицом участвовавшего в многочисленных собачьих боях бультерьера, с поломанным носом. Я включился в игру и поздоровался со вторым за руку, тоже начав улыбаться. Он не очень поддержал мое начинание.
— Значит, говоришь, собираешься снимать кино? — так же приторно улыбаясь, начал тот, что с бантом.
— Да.
— Для чего тебе это нужно?
— Ну как… Я киношник по образованию, сценарист. Следил за развитием событий на Украине в интернете и решил приехать.
— Вот так, сам по себе, никто тебя не посылал?
— Да. А что нельзя?
— Ну, ты даешь, Олежка. А на что собираешься снимать?
— У меня есть небольшая «минидивишная» камера, на нее и собираюсь, показать?
— О, да сейчас все посмотрим. Я-то в камерах не разбираюсь, сейчас придет еще один наш товарищ. Да ты присаживайся, — указал он на стул, усаживаясь за одним из столов и вновь раскрыв мой паспорт. — Чаем тебя напоим.
Я сел на предложенный мне стул. Тут в помещение зашел третий — мужчина тридцати с небольшим, тоже в гражданке, простоватый по виду. Я встал, протянул руку и ему.
— Вот, это Олежка, камера у него есть. Кино собирается снимать на Украине, — сказал вновь прибывшему тот, что с бантом. — Покажешь камеру, Олежа?
Я понял, что вновь пришло время разбирать свой рюкзак. Достал плед, постелил его на полу и начал не торопясь извлекать из рюкзака свои пожитки. Камера была где-то сверху, и я отдал ее молодому, почти сразу, он занялся изучением.
— А может, сходите, покурите? — неожиданно для меня обратился к своему, потертому жизнью коллеге, человек с бантом. — А я позвоню пока.
— Да, сходим, — ответил тот.
— Вообще-то я не курю, но раз надо… — оторвался от выгрузки содержимого своего рюкзака я.
— Сходите, Олежка.
Мы вышли. За несколько минут разговорились. Говорили на какие-то отвлеченные темы. Я рассказал, что провел детство в Туркмении, выяснилось, что мой собеседник раньше жил в Таджикистане и его коллега, с георгиевским бантом на лацкане, тоже.
— Знаете, у него поведение оперативника, специализирующегося на работе с наркотиками, — уже заговорщицки сказал я. — Не имеет отношения? Просто типаж очень похож.
— Мы тут все из разных служб, — помолчав, ответил мой собеседник.
Не помню, как мы вышли на тему про нашего президента.
— КГБшников, как и наркоманов, бывших не бывает, — в какой-то момент заключил я, и это что-то растопило внутри него. И из-под его лица племенного бойцового бультерьера блеснула совсем скрытая теплая улыбка.
— Олежка, ну чего вы? Чайник уже скипел, проходите, чаю тебе нальем, — прервал нас человек с бантом. Мы вновь прошли в помещение.
Узнав, что я провел детство в Туркмении, улыбчивый посетовал, что «девяносто пятого» чая, конечно, нет, но угостил меня зеленым из пакетика.
Прошло более часа, мы уже закончили и с моими вещами и с камерой, я все сложил обратно. Но мы чего-то ждали.
— А чего мы ждем? — спросил я, наконец.
— Так проверяют тебя, — ответил тот, что с бантом. — Звонка ждем. Позвонят и поедешь. Только ведь тебя не пустят все равно.
— Почему не пустят?
— Ну, ты, будто не знаешь. Сам же сказал, читал про все в интернете. Знаешь же, что там сейчас из России от шестнадцати до шестидесяти не пропускают?
— Ну, читал.
— Вот. Знаешь. Поехал бы обратно, пока еще светло. Все равно не пустят.
— Я приехал из Москвы, автостопом, уже дошел до границы и вы мне предлагаете, чтоб я, не попробовав пройти, развернулся обратно?
— Ну, ты даешь, Олежка…
Так прошло еще минут с сорок. Я вспомнил про Луганский автобус, ведь это был идеальный способ сразу оказаться в Луганске.
— А автобус уехал уже? — спросил я.
— Куда он уедет? Ты ж на нем приехал. Стоит, ждет. Проверяют что-то тебя долго. Какой-то особенный.
— Не помню, чтоб так долго кого-то проверяли, — вставил тот, с которым мы выходили курить.
— Может еще позвонить? — заключил молодой.
— Два раза уже звонил. Проверяют, что тормошить.
Я вдруг почувствовал себя важной птицей, а потом представил сидящих в автобусе людей, ожидающих меня, человека с рюкзаком, которого подобрали в паре километров от границы, и мне стало неловко перед ними.
— А может отпустить автобус, раз такое дело?
— Что значит отпустить? А как ты до их границы пойдешь?
— А что, пешком нельзя?
— А если ты свернешь в лес и попытаешься мимо них пройти?
— Ну, если не пустят меня там, все равно возвращаться. Просто я представляю, когда зайду в автобус, какими лицами на меня смотреть будут пассажиры, неудобно.
— Слушай, может ты, правда домой поедешь? Зачем тебе это нужно? Там, в Москве у себя что-нибудь поснимаешь.
— Я не с Москвы, с Магнитки.
Человек с бантов вздохнул.
Автобус отпустили. Звонок, которого мы ждали, раздался в общей сложности часа через три, без малого.
Уже смеркалось. Я усаживался в машину одного из пограничников, а мой, можно сказать уже друг с георгиевским бантом давал мне последние ц. у.
— Он довезет тебя до их шлагбаума. Ты выйдешь, пройдешь туда. Они быстро скажут тебе «нет». Вернешься к нему в машину, и он довезет тебя обратно. Понял?
— Да, понял, понял, — отмахивался я и думал о том, насколько дотошный этот человек и как тяжело, наверняка, ходить в его подчиненных. Мне вспомнился тот, старший, что разговаривал по телефону, перед тем как посадить меня в Луганский автобус, вспомнилось, как он предлагал мне развернуться. Я с трудом сдерживал смех.
— Ты не смейся. Они там по периметру поставили пулеметы. В связи с этими событиями. Не вздумай. Тебя не пропустят, сядешь к нему в машину, и он привезет тебя обратно…
Вечером следующего дня я был перед зданием СБУ Луганска. За несколько дней, проведенных там, я не встретил ни наркоманов, ни алкашей. Простые люди. Много простых людей. Костры в бочках. Палатки. Большая общая кухня, куда нескончаемым потоком несли продукты горожане. Какое-то доброе единство. И самое главное – патриотизм, я бы даже не сказал, что патриотизм «пророссийский», а именно Российский. То, как люди ждали там Россию, подкупало сразу, раз и навсегда. А еще желание оружия, многие, на мой взгляд, там, уже тогда, догадывались, что за свою независимость придется воевать.